Темы

16 марта 1959 г. К., сотрудник спецотдела МВД Литовской ССР по рассмотрению жалоб и дел выселенных из Литовской ССР семей,
обратился с жалобой на имя 1-го секретаря КП ЛССР А. Снечкуса. Как объяснял автор жалобы, он был задержан за "злоупотребление служебным положением и взяточничество" по подозрению в том, что он за выпивку отдал распоряжение освободить одну семью литовских спецпереселенцев. К. категорически отрицал это обвинение. Стремясь доказать свою правоту, он подробно описал процедуру рассмотрения заявлений и принятия решений в Комиссии Президиума Верховного Совета Литовской ССР.
Этот документ интересен тем, что он содержит редкое описание повседневной работы по рассмотрению десятков тысяч жалоб, которые после смерти Сталина поступали в различные учреждения от спецпереселенцев, добивавшихся освобождения и разрешения вернуться на родину.

Секретарю ЦК КП Литвы
Товарищу Снечкус
Г. Вильнюс

От находящегося в тюрьме №1 арестованного Особой
Инспекцией МВД Литовской ССР
К. Николая Федоровича
Члена КПСС с 1932 года

Заявление
До декабря 1958 года включительно я работал старшим оперуполномоченным 1 спецотдела МВД Литовской ССР по рассмотрению жалоб и дел выселенных из Литовской ССР семей.
В декабре 1958 года, после 24х летней службы в органах, я был уволен, а 3 марта 1959 года арестован, с пред’явлением мне обвинения по ст.ст. 109, 117 УК РСФСР за злоупотребление служебным положением и взяточничество. Предварительное расследование с ноября 1958 года ведет Особая инспекция МВД Литовской ССР, которая в поисках искусственного обвинения меня и незаконного предания суду, до сего времени раследование не закончила, выискивая все новые необоснованные криминалы обвинения.
Существо дела:
В августе 1957 года,я, по устному поручению бывш. Зам. Нач. 1 Спецотдела МВД Носова выполнял некоторые его функции по рассмотрению жалоб спецпоселенцев и подготовке дел на выселенные семьи к пересмотру их Комиссией Президиума Верховного Совета ЛССР, возглавляемой товарищем Прейкшасом.
В тот период, согласно указанию этой Комиссии, рабочий аппарат этой Комиссии, в который входил и я руководствовался следующими установками:
1.       На заседание Коммиссии представлять только  такие дела спецпоселенцев, по которым работники рабочего аппарата выносили свои заключение на отказ в освобождении со спецпоселения.
2.       Дела спецпоселенцев, по которым работники рабочего аппарата выносили свои заключения на освобождение со спецпоселения, считать бесспорными, на заседание комиссии их не представлять, а прямо включать в предварительно составленный список и в проект решения Комиссии.
Причем этими бесспроными делами, неподлежащими докладу Комиссии считались такие, из материалов которых вытекало:
a.       Семья наемного труда не применяла, земли имела менее 30 га, судимых в семье не было или судимые родственники до совершенного преступления проживали от семьи отдельно.
b.       Семья наемного труда не применяла, земли имела менее 20 га (остальные об’ективные данные те же) – семью считать необоснованно выселенной а включать ее в список и в проект решения Комиссии, как освобождаемую со спецеселения с возвратом конфискованного при выселении имущества.
При определении социально-имущественного положения семей и бытовых отношений между судимыми и несудимыми родственниками, брались за основу официальные справки райисполкома, на территории которого проживала та или иная семья до выселения.
С учетом этих установок Комиссии, ее  рабочий аппарат подходил к рассмотрению дел спецпоселенцев, как по первичным жалобам–заявлениям, так и вторичным, если в последних выдвигались заявителями дополнительные оправдывающие ту или иную семью мотивы.
Таковы был установки Комиссии, о которых меня ориентировал уходивший в очередной отпуск бывший Зам. Нач. 1 спецотдела МВД Носов.
В июне 1957 года, рабочим аппаратом Комиссии (сотрудник Кабанов) в соответствии с выше изложенными установками Комиссии было рассмотрено дело о возвращении со спецпоселения семьи А. Ф., которая по справкам райисполкома и апилинкового совета пахатной земли имела 16 га и наемного труда не применяла, ее хозяйство к категории кулацких отнесено не было. Это давало основание считать, что семья А. Ф., как кулацкая, была выселена необоснованно. Но учитывая что один из сыновей, после выселения семьи, был судим за сотрудничество с немецкими оккупантами, рассматривавший дело сотрудник Кабанов вынес по делу заключение – освободить эту семью со спецпоселения в виде исключения, без возврата конфискованного имущества. С такими заключением дело на семью А. Ф. без рассмотрения комиссией, как бесспорное дело, было включено в проект решения Комиссии, который затем был подписан и утвержден.
В августе 1957 года, от одного из сыновей выселенного А. Ф., в МВД поступило вторичное заявление с приложенными к нему справками Паневежского райисполкома и апилинкового совета о том, что судимый сын А. Ф., в 1942 году был мобилизован немецкими оккупантами в немецкий рабочий батальон и с тех пор с семьей не проживал, в материальном отношении от семьи зависим не был. Из других материалов дела так же было видно, что этот судимый сын, с момента мобилизации в немецкий рабочий батальон к семье отношения не имел, жил в Вильнюсе ( а семья в Паневежском районе) и его сотрудничество с немецкими оккупантами, причиной выселения семьи не являлось и в постановление о выселении в 1948 году во внимание принято не было.
Это вторичное заявление со справками райисполкома и апилинкового совета, мною, как исполнявшим функции находившегося в отпуске Зам. Нач. 1 спецотдела Носова, было поручено рассмотреть сотруднику рабочего аппарата Комиссии, бывшему прокурорскому работнику – С., который снова изучил все матералы дела и посоветовавшись со мною, пришел к выводу что семья А. Ф. кулацкой не являлась, осужденный сын с 1942 года проживал от семьи отдельно, а следовательно семья была выселена не обоснованно и ее нужно освободить со спецпоселения, как необоснованно выселенную с возвратом конфискованного имущества. Лишь судимого сына, который после отбытия наказания находился с семьей на спецпоселении, осовбодить без возврата конфискованного имущества.
С таким выводом С. я был  полностью согласен и рекомендовал ему вынести по делу А. мотивированное заключение об освобождении семьи А. со спецпоселения, как необоснованно выселенной с возвратом конфискованного при выселении имущества, а судимого сына без возврата конфискованного имущества, что С. и сделал.
С такими выводами С. и моими, дело об освобождения семьи А. со спецпоселения с возвратом конфискованного имущества, как бесспорное дело, без рассмотрения его Комиссией, было вторично включено в проект решения Комиссии, который был утвержден и подписан.
Семья А. Ф. возвратилась со спецпоселения и ей имущество, конфискованное при выселении было возвращено.
В октябре 1958 года, т.е. спустя год с лишним времени после освобождения семьи А. Ф., 1 спецотделом МВД, по подозрению о том, что эта семья освобождена со спецпоселения неправильно, было проведена дополнительная спецпроверка ее соцположения путем опросов свидетелей по месту жительства семьи в Паневежском районе. При этом выяснилось, что семья А. до выселения содержала няньку, которая после воспитания малолетних детей семьи продолжала работать в этой семье батрачной в поле, что свидетельствовало о кулацком соцположении семьи.
Проверкой также был выяснено, что все справки Паневежского райисполкома, датированные 1957 годом и подписанные Председателем райисполкома, а так же справки апилинкового совета были на основании которых, как в июне так и в августе 1957 года делались выводы по делу семьи А., были не правильными. В справках было укрыто применение этой семьей наемного труда, а следовательно и ее кулацкое соцположение.
На основании материалов этой спецпроверки, дело на семью А. было практически доложено Комиссии, которая в своем решении записала: августовское решение о возврате семье А. Ф. конфискованного имущеста отменить, «как неправильное и произвести расследование».
В результате этого, до сего времени продолжающегося расследования, я 3 марта с.г. арестован и нахожусь под следствием. Мне вменяется в вину использование служебного положения в корыстных целях за то, что я, выполняя функции зам. Нач. 1 спецотдела МВД Носова, когда последний был в отпуске, пропустил в проект решения Комиссии дело об освобождении А. со спецпоселения с возвратом конфискованного имущества.
Но ведь сотрудник С., выносивший такое заключение по делу и я, при анализе дела, согласно существовавшим тогда установкам Комиссии, ориентировались на имевшиеся в деле официальные, подписанные самим Председателем справки Паневежского райсполкома и другие материалы дела, которые давали полное основание считать, что семья А., как некулацкая и назависимая от судимого сына, была в 1948 года выселена необоснованно. Ведь С. и я не могли знать или догадываться, что эти офицальные справки были неправильными, С. и я верили этим официальным справкам, как и справкам других райисполкомов по сотням, тысячам других дел и, поэтому дело А., как бесспорное, невызывающее сомнений, было включено в проект решения Комиссии.
Спрашивается – почему я должен нести ответственность за это дело, а не Паневежской райисполком, справки которого явлились главным основанием к освобождению со спецпоселения семьи А. Ф. с возвратом конфискованного имущества.
Меня обвиняют в том, что я не доложил дело семьи А. Комиссии, прямо включил его на основании заключения С. в проект решения Комиссии. Но ведь такие дела, по которым работники аппарата выносили заключения на освобождение со спецпоселения с возвратом или без возврата имущества, соглано установленному порядку Комиссии докладу последней не подлежали и тысячи таких дел прошли в решение Комиссии без практического доклада ей, о чем свидетельствует техническая документация работы Комиссии за этот период. Таким образом обвинение меня в этом является надуманным и совершенно необоснованным. Ни у С. выносившего заключение по делу А., ни у  меня не возникло мысли о том, что это бесспорное, не вызывающее сомнения дело, следовало доложить Комиссии.
Меня обвиняют в том, что якобы я включил в проект решения Комиссии на освобождение со спецпоселения семья А. как необоснованно выселенную – за угощения меня спиртными напитками со стороны своего знакомого и близкого той семье – гр-на Б., чем преследовал корыстную цель.
Это безпочвенное и кем то надуманное обвинение не имеет ничего общего с действительностью. Гр-на Б. я знаю с 1950 года, как бывшего работника органов госбезопасности, с ним в компаниях неоднократно выпивал почти в каждом году. Однако, ни одна их этих выпивок не имела отношения к освобождению семьи А. со спецпоселения и ни какими угощениями за эту семью я от него не пользовался. На оборот  - Б. иногда, не имея денег пользовался выпивкой за мой счет, в декабре 1957 года взял у меня на выпивку 25 рублей, которые не вернул до сего времени.
Всякие другие обвинения меня в использовании служебного положения и корыстной цели, являются вымышеленными и лишенными какого бы то ни было основания. Они понадобились кому то для оправдания Паневежскгого райисполкома, выдавшего неправильные справки на семью спецпоселенца А. и для искусственного обвинения меня в неправильном освобождении этой семьи со спецпоселения как необоснованно выселенной.
Особая инспекция МВД, ведущая расследование по моему делу, до сего времени не разобравшись в существовавших в 1957 году установках Комиссии ПВС Лит. ССР, производившей пересмотр дел спецпоселенцев и действительных причинах, послуживших основанием к освобождению семи А. как необоснованно выселенной, занимается набором всяких не проверенных или ложных данных для искусственного обвинения меня и таким образом добилась перед Прокурором Республики санкции на мой арест.
Я арестован и уже 2 недели нахожусь в тюрьме, но я не понимаю и не чувствую за собой ни какой вины из тех которые мне предъявлены. Мне почти 49 лет, из которых 35 лет своей сознательной жизни отдал работе на Родину начиная с рабочего-слесаря, инженера-механика, конструктора в московских оборонных предприятиях до ответственных руководящих должностей – в центральном аппарате НКВД СССР в войсках – нач. Контрразведки корпуса, на спецдолжности Зам. Директора одного из крупнейших судостроительных заводов и на других участках своей службы, я всегда добросовестно относиля к своим обязанностям, за что награжден девятью орденами и медалями, которые теперь незаконно у меня отобраны при аресте.
Будучи членом КПСС с 1932 года, я в своей служебной деятельности всегда руководствовался интересами Коммунистической партии и нашего Советского правительства на гражданской работе, на фронте Великой Отечественной Войны, которую я прошел от Москвы до штурма Берлина и Рейхстага. Я всегда был верен своему служебному долгу перед Родиной и мне чужды были какие бы то не было обывательские интересы и настроения, связанные с совершением уголовного преступления.
Арестом меня по факту незаконного освобождения со спецпоселения семьи А., совершен акт грубейшго насилия и нарушения социалистической законности, не совместимый с  нормами уголовно-процессуального законодательства.
После контузии на фронте я страдаю острой невростиней, от нахождения в тюрьме моя болезнь резко усилилась и я не могу больше переносить этого совершенного акта насилия надо мною. У меня не хватает сил доказывать свою невиновность следствию, которое собирая всякие надуманные, ложные данные, старается обвинить меня в преступлениях, которых я фактически не совершил.
Прошу Вашего вмешательства и принятия мер к объективному расследованию по моему делу, так же к освобождению меня из под стражи, как преждевременно и незаконно изолированного от общества.
16 3 1959
К.
Г. Вильнюс
Тюрьма № 1
(рукописное письмо, 12 листов)

Источник: Литовский особый архив, ф. 1771, оп.205, д. 23, лл. 99-103

Освобождение. Русский друг Домаса Лауринска пишет для него заявление

Домас Лауринскас был освобожден в 1958-м, первым из своей семьи, после того как он отправил прошение. Прошение Домас писал по-русски своей рукой, но под диктовку своего хорошего знакомого, русского. Тот не хотел писать сам — он боялся, что его почерк узнают, так как он оказывал подобную услугу многим депортированным.

В 1954 году Иосиф Липман написал длинное прошение об освобождении из депортации. Как и многих литовцев, его выслали в марте 1949 года во время операции «Прибой». До войны он был краснодеревщиком, и, возможно, кто-то решил, что он случайно избежал депортации в июне 1941-го, когда было выслано множество мелких лавочников и ремесленников. Его жалоба — письмо человека, который вместе со своей семьей пережил ужас немецкой оккупации, а потом, меньше чем через пять лет после освобождения, депортацию в Сибирь. Иосиф Липман, еврей из Каунаса, действительно один из немногих, кто выжил в гетто, и в письме он рассказывает свою трагическую историю — от немецкого гетто до сибирской ссылки. Историю, трагическую для всей его семьи, потому что сыновья, о которых он не говорит в этом письме, были арестованы почти сразу после окончания войны — один за то, что как и многие советские евреи после войны, пытался уехать в Польшу, а другой за то, что знал о намерении брата и не пытался ему помешать, а также за то, что сохранил документы из гетто, и это послужило для НКВД основанием для обвинения его в сионизме.

На фото выжившие: Иосиф Липман с женой, сразу после освобождения гетто, перед бункером, в котором они прятались (в подвале здания гетто) (© United States Holocaust Memorial Museum, Photographie #81134)

(см. Alain Blum et Emilia Koustova, "L'effacement d'une expérience", in Emilia Koustova (dir.), Combattre, survivre, témoigner. Expériences soviétiques de la Seconde Guerre mondiale, Presses universitaires de Strasbourg, Strasbourg, 2020, pp. 273-30)

Жалобы Иосифа Липмана, отправленная из Красноярска, 27 июля 1954 года,

Министру Внутренних дел Союза СССР
    тов. Круглову
Копия : Начальнику Управления МВД города Вильнюса
        от гр. ЛИПМАН Иосифа Наумовича,
        проживащего в городе
        Красноярске, ул. Лебедевой
        дом № 84 кв. № 1
    Заявление
Я – Липман Иосиф Наумович родился в 1889 г. в городе Каунасе, где безвыездно проживал до 1945 г.
С детства я специализировался по мясному делу и поэтому начиная с 1920 г. по 1940 г. работал на каунасском мясо-комбинате рабочим.
Во время оккупации Литвы немецкими захватчиками мне со своей семьей пришлось пережить все ужасы немецкого преследования, много раз мы находились на грани смерти и наше спасение является просто чудом. Остались мы живы только потому, что мои два сына, которые в те годы были связаны с партизанским отрядом «Вперед» /начальником отряда был тов. Зиман по кличке «Юргис»/ смогли тайно от немцев устроить нам надежное убежище, где мы укрывались почти всю оккупацию, а последние 4 месяца до окончательного разгрома немцев мы безвыходно сидели под землей.
Только с приходом в Литву Красной Армии мы были спасены, нас откопала саперная часть т.к. перед свои уходом немцы взорвали дом, под которым мы находились. Это было в июле месяце 1944 года.
Так как после выхода из убежища я узнал, что за это время погибли все мои родные, мои сестры, братья и другие родные и близкие мне люди, то я не мог и не хотел более жить в Каунасе, где мне все напоминало о пережитом – то я переехал с семьей на жительство в город Вильнюс.
Там я сразу же поступил работать в артель «Октябрь» в качестве рубщика мяса, где работал до 1948 г. С 1948 г. перешел на работу в Райпотребсоюз, тоже рубщиком. Там я и работал по злополучных дней Матра месяца 1949 г.
В марте месяце 1949 г. мне совершенно неожиданно и незаслуженно предложили выехать на переселение в Красноярский край.
За всю свою долгую и трудовую жизнь я никогода не имел ни собcтвенного дома или магазина и поэтому мне очень обиден такой оборот дела на старости лет. Гдв бы мне ни приходилось работать, я всегда честно и добросовестно работал т.к. иначе я не привык относиться к труду.

Вместе со мной на переселение был направлен и мой старший сын /Липман Рувим Иосифович рождения 1907 г./ поскольку он тогда был не женат и мы жили вместе. Через 5 месяцев, когда мы уже были в Красноярском крае, нам пришло известеи о том, что скоропостижно умерла моя жена, которая не смогла пережить еще и такого удара.
1949 г. по 1951 г. мы с сыном жили и работали в селе Солгонь Ужурского района. За нашу честную работу нас в 1951 г. направили на работу по специальности в Ужурский мясокомбинат, где за свою работу я имел много благодарностей и премий.
С февраля-марта месяца с/г серьезно заболел мой сын, который жил со мной. Ввиду особой серьезности его болезни – опухоль головного мозга – его направлили на лечение в Красноярск, там он лежал в больнице более месяца и т.к. в Красноярске не специалистов-нейрохирургов, то его затем направили на операцию в Новосибирск.
В Новосибирске во время операции он умер. Это было 12/VI-54 г.
После этого второго несчастья в моей семье мои остальные дети /младший сын и две дочери/ специально приехали на временное жительство в Красноярск, чтобы я не был одинок и в настоящее время я не работаю, а нахожусь на иждивении у своих детей.
Мой младший сын Липман Ефим Иосифович рождения 1913 г. работал старшим прорабом по водоотливу на строительстве Волго-Донского канала до самого конца стройики, имеет много премий и заслуг, имеет личные премии от Начальника строительства генерала Шикторова, от Министра МВД т. Круглога и от его Заместителя тов. Серова за отличное ведение работо, о чем не трудно получить подтверждения.
Т.к. мои дети приехали в Сибирь специально ради меня и они должны будут все же уехать домой, то я прошу в настоящем заявлении пересмотреть мой вопрос, снять с меня ограничения т.к. я не чувствую за собой никакой вины, наоборот вся наша семья всегда сочувственно относилась к порядкам советской власти.
Прошу дать мне возможность свободно вернуться на Родину, чтобы оставшиеся мне уже немногие годы жизни чувствовать себя свободным человеком, а не находиться под тягостным ярмом человек с ограниченными правами, что меня невыносимо угнетает. Проуш мне жить там, где живут мои дети и чтобы я мог наконец побывать на могиле своей покойной жены.
27 июля 1954 года.
[подпись] /ЛИПМАН/

Рукописное письмо с подписью автора, LCVA, fonds R-754, inv. 13, d. 512, pp. 164-165.