Клара Хартманн: клеймо депортации

«Мне тоже было лучше. Но тоска по родине не проходила. Это ужасно: жить вдали, посреди пустыни. Смотришь на воздух, он вибрирует из-за жары, как в раскаленной печке, и думаешь: “Моя родина - где-то там, в той стороне”. Мне так хотелось вернуться домой, хотя я знала, что у меня никого не осталось, вся семья уехала. Если бы я вернулась, к кому бы я пошла, раз у меня никого не было?

У Вас не было ни братьев, ни сестер?
Нет. У меня не было.... Да я ничего не знаю! Вся моя семейная история такая, я не знаю ничего: кто, что, как. Мне сказали только, что они умерли… а потом я нашла двоюродного брата, он еще жив сейчас. Они живут в Кале. Он был единственным человеком, который, как я ощущала, был частью моей семьи. И никого больше. Он тоже был одиноким. Мне действительно не удалось найти никого, кто был бы мне ближе. Мои приемные родители вернулись домой, но его посадили в тюрьму, где он и умер, а она сошла с ума. Так что вся семья развалилась.
Я вернулась. Я старалась не привлекать к себе внимания, потому что, когда мы вернулись, нас всех считали врагами родины, изменниками. Даже те, кто знал, почти не говорил с нами об этом, из страха задать не тот вопрос или узнать что-то, чего знать не надо. И все это потихоньку стерлось. Эти 9 лет немало всего стерли…

Итак, это продлилось 9 лет…
Да… Эти 9 лет многое стерли во мне самой. В конце концов, у меня появилось ощущение, что я пришла из неоткуда. Честно говоря, когда нас посадили в поезд, чтобы ехать назад, я боялась. “Куда мне идти? Что со мной будет?”. Я ведь ничего не знала о Венгрии, о том, что здесь происходит, какова ситуация. Мы ничего не знали. По крайней мере, я.»