Биографии

Из леса в лагерь

Вооруженное сопротивление в Литве

1. «Особенно в самом конце борьба была очень тяжелая, очень… Все потеряли надежду. Все идеи, все силы были задушены…. Литва, как говорят, потеряла слишком много крови, слишком… Мы, кто еще оставался, были готовы умереть, но уже потеряли надежду на то, что сможем что-либо изменить. Время было очень тяжелое. Я вспоминаю о том, как мы шли в 1945 г., это было совсем другое дело. Куда бы ты ни заходил, тебя приглашали, уважали и любили. Но затем люди устали. Не потому что они устали, а потому, что начали бояться. Почти все были уничтожены, уже мало кто оставался в живых. Когда ты к кому-то заходил, то хозяин не хотел, чтобы ты у него задерживался. Борьба последних лет была особенно тяжела. Можно сказать, что главные трудности начались с 1949 г. До 1947 г. русские не организовывали облав, и мы были хозяевами ночи. Но потом они стали устраивать большие облавы и зачистки, силой в несколько десятков тысяч человек окружали лес, зажигали вокруг костры и затем лес прочесывали. После этого мы разделились на более крупные отряды. В 1945 г. отряды включали по 20-30 человек. Потом – столько, сколько требовалось, чтобы хоть как-то поддерживать вооруженное сопротивление. Моральный дух упал, каждый понимал, что даже, если нас не убьют, борьба проиграна. Я выжил лишь чудом, в меня через одежду попало семь пуль и…». 

2. «Я иногда размышляю и говорю себе, что после войны Литва потеряла слишком много крови. Если бы у 26 000 человек, погибших в лесах (большинство из них – молодые идейные патриоты), были дети, сегодня Литва была бы совсем другой. Но они защитили честь Литвы».

Размышления о вооруженном сопротивлении

«Я иногда размышляю и говорю себе, что после войны Литва потеряла слишком много крови. Если бы у 26 000 человек, погибших в лесах (большинство из них – молодые идейные патриоты), были дети, сегодня Литва была бы совсем другой. Но они защитили честь Литвы».

Жизнь в Кенгирском лагере
Другие заключенные

«Там было странно, нас привели, построили. Я видел, как они возвращались с работы все серые, покрытые пылью. Колонны змеились одна за другой, по 250 человек в каждой, по пять в ряд, все держали друг друга за руки. Ты не мог идти, как хотел. Нужно было держаться за руки. Все были пронумерованы, и номера сияли, даже если были написаны черным. Лица были такие загорелые, что все казались мне азиатскими. Летом там было очень жарко, и лица еще темнели из-за ветра. Люди работали на улице».
 

Жизнь в Кенгирском лагере
Подпольная жизнь

 «Сначала нас держали 20 дней в карантине, это было обязательно. Там были литовцы, они приходили и спрашивали: откуда, как, почему. Мы тут же подключились к подпольной борьбе. Там была очень крепкая организация. Меня представили, спросили откуда я, за что, как. Я ответил, что был партизаном, что меня взяли в плен и посадили. Благодаря этому я заслужил доверие. Мы тут же включились в борьбу».

Подавление восстания в Кенгире

«Тем утром, 26 июня, я оказался, кажется, в женской зоне у пятого барака. Внезапно мы услышали шум, гудение машин, выстрелы, холостые, естественно. Когда раздавались выстрелы, в воздух взлетали тряпки. Дело в том, что оружие было заряжено тряпками, главное было – создать шум. Танки катились на полной скорости, не замечая людей на своем пути, гусеницы были заляпаны кровью. Там была одна латышка, они просто проехали по ней, после этого валялись только клочки одежды, от женщины не осталось совсем ничего. Они загнали нас в бараки и окружили их. Я оказался в бараке с одним украинцем, вокруг были солдаты. Я смотрел на них, они стояли прямо перед нами, дверь барака была открыта. Он выглянул наружу посмотреть, остальные стали спрашивать, сколько их там. Он высунул голову подальше и бабах! Прямо в голову, он упал. Ему оставался всего год до конца срока. Мы подняли его и положили на доски, он смог только что-то прохрипеть и все, умер. Могу сказать, хорошо, что это была не моя голова. Вот как иногда распоряжается судьба».