Темы
Голод
Постоянное чувство голода, навязчивые мысли о еде, цинга и куриная слепота, вызванные авитаминозом – упоминания об этих и других физических и психологических проявлениях недоедания присутствуют в рассказах всех свидетелей, особенно в воспоминаниях тех, кто был депортирован ребенком.
Во многих случаях недостаток пищи (в том числе, невозможность найти молоко для грудных детей) стал причиной гибели родителей, братьев и сестер. Некоторым удалось, покидая родной дом, взять с собой одежду и другие предметы, которые затем были обменены на продукты у местных жителей. Все депортированные научились отыскивать грибы, ягоды и съедобные корни растений.
Труднее всего пришлось тем, кто был депортирован до 1941 г. За годы войны в советских лагерях погибло около 1 миллиона заключенных, а 22% стали инвалидами. На севере России и в Сибири, куда были высланы тысячи семей, голод был частью повседневной жизни депортированных и местных жителей.
Марта Кравери
Ирина Тарнавска рассказывает о голоде
В ходе интервью Ирина Тарнавска неоднократно возвращается к теме голода, от которого страдала она и ее близкие, и рассказывает о том, как трудно было найти продукты. В этом отрывке она вспоминает о том, как стояла над кастрюлей с варящейся картошкой и вдыхала ее запах, воображая, что ест ее!
Пееп Варью рассказывает о голоде в Сибири
Пееп Варью вспоминает о голоде в Сибири и о том, как его мама поменяла всю одежду на продукты.
Анатолий Смилингис о аресте матери
В первые месяцы ссылки семья Анатолия выживала благодаря запасам провизии, привезенным из Литвы. Однако зимой 1942 г. ситуация резко ухудшилась и, чтобы не умереть, они готовы были на все: «Мою сестренку Риту как малолетку взяли в интернат, в школу, где их с маленькими детьми чуть подкармливали. Кушать и жить надо было, и мама помаленьку начала ходить в конюшню. Лошадям иногда давали по горсти овса. Она пару раз, я не знал откуда, принесет, потолчет овес на плите и сварит. И попалась. Кто-то увидел. Ее арестовали, забрали за горсть, и я ее больше не видел. Увезли, и она умерла где-то в лагере. И я остался один». Анатолий остался сиротой, и ему пришлось на своей шкуре узнать, что такое голодать почти полгода. В этом фрагменте записи он пытается объяснить, что мог чувствовать ребенок, страдающий от крайнего истощения: «Кушать ничего нет. Я помню несколько таких этапов. Где-то что-то выменял, съел черную буханку хлеба полностью! Как будто не ел: вроде ел, но не ел. Помаленьку отрежу маленький кусочек на плите, и уже нет хлеба. Нет и все. Жалко, хоть плачь, но нет. Вот это я хорошо помню. Потом начал опухать. Сначала ноги опухают. Как принято, человек начинает опухать и умирает: сначала пухнет живот, а потом он умирает. Ходишь равнодушным ко всему доходягой. А кушать хочется, ноги тяжелые, едва могу поднять, как свинцом налитые. Вот это я помню».
Анатолий Смилингис о голоде
В первые месяцы ссылки семья Анатолия выживала благодаря запасам провизии, привезенным из Литвы. Однако зимой 1942 г. ситуация резко ухудшилась и, чтобы не умереть, они готовы были на все: «Мою сестренку Риту как малолетку взяли в интернат, в школу, где их с маленькими детьми чуть подкармливали. Кушать и жить надо было, и мама помаленьку начала ходить в конюшню. Лошадям иногда давали по горсти овса. Она пару раз, я не знал откуда, принесет, потолчет овес на плите и сварит. И попалась. Кто-то увидел. Ее арестовали, забрали за горсть, и я ее больше не видел. Увезли, и она умерла где-то в лагере. И я остался один». Анатолий остался сиротой, и ему пришлось на своей шкуре узнать, что такое голодать почти полгода. В этом фрагменте записи он пытается объяснить, что мог чувствовать ребенок, страдающий от крайнего истощения: «Кушать ничего нет. Я помню несколько таких этапов. Где-то что-то выменял, съел черную буханку хлеба полностью! Как будто не ел: вроде ел, но не ел. Помаленьку отрежу маленький кусочек на плите, и уже нет хлеба. Нет и все. Жалко, хоть плачь, но нет. Вот это я хорошо помню. Потом начал опухать. Сначала ноги опухают. Как принято, человек начинает опухать и умирает: сначала пухнет живот, а потом он умирает. Ходишь равнодушным ко всему доходягой. А кушать хочется, ноги тяжелые, едва могу поднять, как свинцом налитые. Вот это я помню».