16 marca 1959 roku pracownik Ministerstwa Spraw Wewnętrznych pisze do Pierwszego Sekretarza Komunistycznej Partii Litwy, kwestionując swoje aresztowanie i dalsze zatrzymanie. Oskarżony jest o przekupstwo, gdyż podejrzewa się go o uwolnienie rodziny deportowanych w zamian za napoje alkoholowe, czemu stanowczo zaprzecza. Aby przekonać o swojej słusznej racji, bardzo dokładnie opisuje wszystkie swoje czynności, dzięki czemu dokument ten jest rzadkim opisem systemu codziennej pracy wprowadzonej po śmierci Stalina w odpowiedzi na tysiące wniosków wpływających od deportowanych domagających się ich uwolnienia.

Секретарю ЦК КП Литвы
Товарищу Снечкус
Г. Вильнюс

От находящегося в тюрьме №1 арестованного Особой
Инспекцией МВД Литовской ССР
К. Николая Федоровича
Члена КПСС с 1932 года

Заявление
До декабря 1958 года включительно я работал старшим оперуполномоченным 1 спецотдела МВД Литовской ССР по рассмотрению жалоб и дел выселенных из Литовской ССР семей.
В декабре 1958 года, после 24х летней службы в органах, я был уволен, а 3 марта 1959 года арестован, с пред’явлением мне обвинения по ст.ст. 109, 117 УК РСФСР за злоупотребление служебным положением и взяточничество. Предварительное расследование с ноября 1958 года ведет Особая инспекция МВД Литовской ССР, которая в поисках искусственного обвинения меня и незаконного предания суду, до сего времени раследование не закончила, выискивая все новые необоснованные криминалы обвинения.
Существо дела:
В августе 1957 года,я, по устному поручению бывш. Зам. Нач. 1 Спецотдела МВД Носова выполнял некоторые его функции по рассмотрению жалоб спецпоселенцев и подготовке дел на выселенные семьи к пересмотру их Комиссией Президиума Верховного Совета ЛССР, возглавляемой товарищем Прейкшасом.
В тот период, согласно указанию этой Комиссии, рабочий аппарат этой Комиссии, в который входил и я руководствовался следующими установками:
1.       На заседание Коммиссии представлять только  такие дела спецпоселенцев, по которым работники рабочего аппарата выносили свои заключение на отказ в освобождении со спецпоселения.
2.       Дела спецпоселенцев, по которым работники рабочего аппарата выносили свои заключения на освобождение со спецпоселения, считать бесспорными, на заседание комиссии их не представлять, а прямо включать в предварительно составленный список и в проект решения Комиссии.
Причем этими бесспроными делами, неподлежащими докладу Комиссии считались такие, из материалов которых вытекало:
a.       Семья наемного труда не применяла, земли имела менее 30 га, судимых в семье не было или судимые родственники до совершенного преступления проживали от семьи отдельно.
b.       Семья наемного труда не применяла, земли имела менее 20 га (остальные об’ективные данные те же) – семью считать необоснованно выселенной а включать ее в список и в проект решения Комиссии, как освобождаемую со спецеселения с возвратом конфискованного при выселении имущества.
При определении социально-имущественного положения семей и бытовых отношений между судимыми и несудимыми родственниками, брались за основу официальные справки райисполкома, на территории которого проживала та или иная семья до выселения.
С учетом этих установок Комиссии, ее  рабочий аппарат подходил к рассмотрению дел спецпоселенцев, как по первичным жалобам–заявлениям, так и вторичным, если в последних выдвигались заявителями дополнительные оправдывающие ту или иную семью мотивы.
Таковы был установки Комиссии, о которых меня ориентировал уходивший в очередной отпуск бывший Зам. Нач. 1 спецотдела МВД Носов.
В июне 1957 года, рабочим аппаратом Комиссии (сотрудник Кабанов) в соответствии с выше изложенными установками Комиссии было рассмотрено дело о возвращении со спецпоселения семьи А. Ф., которая по справкам райисполкома и апилинкового совета пахатной земли имела 16 га и наемного труда не применяла, ее хозяйство к категории кулацких отнесено не было. Это давало основание считать, что семья А. Ф., как кулацкая, была выселена необоснованно. Но учитывая что один из сыновей, после выселения семьи, был судим за сотрудничество с немецкими оккупантами, рассматривавший дело сотрудник Кабанов вынес по делу заключение – освободить эту семью со спецпоселения в виде исключения, без возврата конфискованного имущества. С такими заключением дело на семью А. Ф. без рассмотрения комиссией, как бесспорное дело, было включено в проект решения Комиссии, который затем был подписан и утвержден.
В августе 1957 года, от одного из сыновей выселенного А. Ф., в МВД поступило вторичное заявление с приложенными к нему справками Паневежского райисполкома и апилинкового совета о том, что судимый сын А. Ф., в 1942 году был мобилизован немецкими оккупантами в немецкий рабочий батальон и с тех пор с семьей не проживал, в материальном отношении от семьи зависим не был. Из других материалов дела так же было видно, что этот судимый сын, с момента мобилизации в немецкий рабочий батальон к семье отношения не имел, жил в Вильнюсе ( а семья в Паневежском районе) и его сотрудничество с немецкими оккупантами, причиной выселения семьи не являлось и в постановление о выселении в 1948 году во внимание принято не было.
Это вторичное заявление со справками райисполкома и апилинкового совета, мною, как исполнявшим функции находившегося в отпуске Зам. Нач. 1 спецотдела Носова, было поручено рассмотреть сотруднику рабочего аппарата Комиссии, бывшему прокурорскому работнику – С., который снова изучил все матералы дела и посоветовавшись со мною, пришел к выводу что семья А. Ф. кулацкой не являлась, осужденный сын с 1942 года проживал от семьи отдельно, а следовательно семья была выселена не обоснованно и ее нужно освободить со спецпоселения, как необоснованно выселенную с возвратом конфискованного имущества. Лишь судимого сына, который после отбытия наказания находился с семьей на спецпоселении, осовбодить без возврата конфискованного имущества.
С таким выводом С. я был  полностью согласен и рекомендовал ему вынести по делу А. мотивированное заключение об освобождении семьи А. со спецпоселения, как необоснованно выселенной с возвратом конфискованного при выселении имущества, а судимого сына без возврата конфискованного имущества, что С. и сделал.
С такими выводами С. и моими, дело об освобождения семьи А. со спецпоселения с возвратом конфискованного имущества, как бесспорное дело, без рассмотрения его Комиссией, было вторично включено в проект решения Комиссии, который был утвержден и подписан.
Семья А. Ф. возвратилась со спецпоселения и ей имущество, конфискованное при выселении было возвращено.
В октябре 1958 года, т.е. спустя год с лишним времени после освобождения семьи А. Ф., 1 спецотделом МВД, по подозрению о том, что эта семья освобождена со спецпоселения неправильно, было проведена дополнительная спецпроверка ее соцположения путем опросов свидетелей по месту жительства семьи в Паневежском районе. При этом выяснилось, что семья А. до выселения содержала няньку, которая после воспитания малолетних детей семьи продолжала работать в этой семье батрачной в поле, что свидетельствовало о кулацком соцположении семьи.
Проверкой также был выяснено, что все справки Паневежского райисполкома, датированные 1957 годом и подписанные Председателем райисполкома, а так же справки апилинкового совета были на основании которых, как в июне так и в августе 1957 года делались выводы по делу семьи А., были не правильными. В справках было укрыто применение этой семьей наемного труда, а следовательно и ее кулацкое соцположение.
На основании материалов этой спецпроверки, дело на семью А. было практически доложено Комиссии, которая в своем решении записала: августовское решение о возврате семье А. Ф. конфискованного имущеста отменить, «как неправильное и произвести расследование».
В результате этого, до сего времени продолжающегося расследования, я 3 марта с.г. арестован и нахожусь под следствием. Мне вменяется в вину использование служебного положения в корыстных целях за то, что я, выполняя функции зам. Нач. 1 спецотдела МВД Носова, когда последний был в отпуске, пропустил в проект решения Комиссии дело об освобождении А. со спецпоселения с возвратом конфискованного имущества.
Но ведь сотрудник С., выносивший такое заключение по делу и я, при анализе дела, согласно существовавшим тогда установкам Комиссии, ориентировались на имевшиеся в деле официальные, подписанные самим Председателем справки Паневежского райсполкома и другие материалы дела, которые давали полное основание считать, что семья А., как некулацкая и назависимая от судимого сына, была в 1948 года выселена необоснованно. Ведь С. и я не могли знать или догадываться, что эти офицальные справки были неправильными, С. и я верили этим официальным справкам, как и справкам других райисполкомов по сотням, тысячам других дел и, поэтому дело А., как бесспорное, невызывающее сомнений, было включено в проект решения Комиссии.
Спрашивается – почему я должен нести ответственность за это дело, а не Паневежской райисполком, справки которого явлились главным основанием к освобождению со спецпоселения семьи А. Ф. с возвратом конфискованного имущества.
Меня обвиняют в том, что я не доложил дело семьи А. Комиссии, прямо включил его на основании заключения С. в проект решения Комиссии. Но ведь такие дела, по которым работники аппарата выносили заключения на освобождение со спецпоселения с возвратом или без возврата имущества, соглано установленному порядку Комиссии докладу последней не подлежали и тысячи таких дел прошли в решение Комиссии без практического доклада ей, о чем свидетельствует техническая документация работы Комиссии за этот период. Таким образом обвинение меня в этом является надуманным и совершенно необоснованным. Ни у С. выносившего заключение по делу А., ни у  меня не возникло мысли о том, что это бесспорное, не вызывающее сомнения дело, следовало доложить Комиссии.
Меня обвиняют в том, что якобы я включил в проект решения Комиссии на освобождение со спецпоселения семья А. как необоснованно выселенную – за угощения меня спиртными напитками со стороны своего знакомого и близкого той семье – гр-на Б., чем преследовал корыстную цель.
Это безпочвенное и кем то надуманное обвинение не имеет ничего общего с действительностью. Гр-на Б. я знаю с 1950 года, как бывшего работника органов госбезопасности, с ним в компаниях неоднократно выпивал почти в каждом году. Однако, ни одна их этих выпивок не имела отношения к освобождению семьи А. со спецпоселения и ни какими угощениями за эту семью я от него не пользовался. На оборот  - Б. иногда, не имея денег пользовался выпивкой за мой счет, в декабре 1957 года взял у меня на выпивку 25 рублей, которые не вернул до сего времени.
Всякие другие обвинения меня в использовании служебного положения и корыстной цели, являются вымышеленными и лишенными какого бы то ни было основания. Они понадобились кому то для оправдания Паневежскгого райисполкома, выдавшего неправильные справки на семью спецпоселенца А. и для искусственного обвинения меня в неправильном освобождении этой семьи со спецпоселения как необоснованно выселенной.
Особая инспекция МВД, ведущая расследование по моему делу, до сего времени не разобравшись в существовавших в 1957 году установках Комиссии ПВС Лит. ССР, производившей пересмотр дел спецпоселенцев и действительных причинах, послуживших основанием к освобождению семи А. как необоснованно выселенной, занимается набором всяких не проверенных или ложных данных для искусственного обвинения меня и таким образом добилась перед Прокурором Республики санкции на мой арест.
Я арестован и уже 2 недели нахожусь в тюрьме, но я не понимаю и не чувствую за собой ни какой вины из тех которые мне предъявлены. Мне почти 49 лет, из которых 35 лет своей сознательной жизни отдал работе на Родину начиная с рабочего-слесаря, инженера-механика, конструктора в московских оборонных предприятиях до ответственных руководящих должностей – в центральном аппарате НКВД СССР в войсках – нач. Контрразведки корпуса, на спецдолжности Зам. Директора одного из крупнейших судостроительных заводов и на других участках своей службы, я всегда добросовестно относиля к своим обязанностям, за что награжден девятью орденами и медалями, которые теперь незаконно у меня отобраны при аресте.
Будучи членом КПСС с 1932 года, я в своей служебной деятельности всегда руководствовался интересами Коммунистической партии и нашего Советского правительства на гражданской работе, на фронте Великой Отечественной Войны, которую я прошел от Москвы до штурма Берлина и Рейхстага. Я всегда был верен своему служебному долгу перед Родиной и мне чужды были какие бы то не было обывательские интересы и настроения, связанные с совершением уголовного преступления.
Арестом меня по факту незаконного освобождения со спецпоселения семьи А., совершен акт грубейшго насилия и нарушения социалистической законности, не совместимый с  нормами уголовно-процессуального законодательства.
После контузии на фронте я страдаю острой невростиней, от нахождения в тюрьме моя болезнь резко усилилась и я не могу больше переносить этого совершенного акта насилия надо мною. У меня не хватает сил доказывать свою невиновность следствию, которое собирая всякие надуманные, ложные данные, старается обвинить меня в преступлениях, которых я фактически не совершил.
Прошу Вашего вмешательства и принятия мер к объективному расследованию по моему делу, так же к освобождению меня из под стражи, как преждевременно и незаконно изолированного от общества.
16 3 1959
К.
Г. Вильнюс
Тюрьма № 1
(рукописное письмо, 12 листов)

Источник: Литовский особый архив, ф. 1771, оп.205, д. 23, лл. 99-103